Бабушка Лютфие пыталась реформировать прокуратуру Украинской ССР еще в 1979-м.
Семейная легенда распадается на два противоречивых сюжета. Какой из них правдивый, а какой апокриф, теперь сложно сказать.
В 1979-м прокурор Кировского района Крымской области отправил стопятьсотпервое предписание Лютфие Оказ и деду Решату Эмирову — прекратить злостное нарушение паспортного режима.
Бабушка и дед уже два года нарушали советское законодательство в селе Льговское, живя в Крыму без прописки. Их место — Узбекистан, куда крымских татар депортировал Сталин «в поисках лучшей жизни».
Но они злостно купили дом в степной части полуострова, злостно регулярно подавали документы на прописку и получали вежливый отказ, злостно зарабатывали нетрудовые доходы с личного огорода, злостно торгуя злостной рассадой и не менее злостными овощами. Злостно выживали в добром советском Крыму.
Мало того, живя без прописки, они организовали в своем доме похороны поэта Эшрефа Шемьи-заде, который после лагерей и депортаций умер в Москве в 1978-м. Похороны превратились в стихийный митинг и это стало последней ложкой дегтя, переполнившей бочку терпения местного прокурора.
… В 1978-м в Крыму в знак протеста из-за притеснения властей и отказа в прописке публично сжег себя крымский татарин Муса Мамут. Его самосожжение стало главной новостью на всех «вражеских голосах»…
Бабушка Лютфие отлила в небольшую канистру бензин из дедового ВАЗ-2102 и поехала в пгт Кировское (Ислям-Терек).
«Сыволочын баласы, я цибе ни Муса Мамут, я ни сибе саажгю — я цибе саажгю»- цитата из короткого стейтмента бабушки Лютфие. После этого она облила бензином кабинет прокурора.
По другой версии бабушка Лютфие ничего такого не говорила и собиралась сжечь себя на глазах у прокурора, повторив протест Мусы Мамута.
Конечно, ее арестовали.
Так бабушка Лютфие, недореформировав прокуратуру, политически родила Лилию Григорович. Но это другая история. Про акционизм-минимализм. Спасая премьер-министра Виктора Ющенко в 2001-м от отставки, Григорович облила себя бензином в украинском парламенте, но заменила канистру на флакон из-под духов, чем удивила бабушку Лютфие, склонную к масштабным перфомансам на малой сцене, а не наоборот.
Короче. Сутки бабушка Лютфие отсидела в симферопольском СИЗО. И дед тоже.
В 1979-м их с вещами упаковали и вывезли за территортю полуострова в Генический район Херсонской области.
С бензином в стране становилось все хуже, поэтому Лютфие Оказ больше не пыталась установить гражданский контроль над прокуратурой. Все энергоресурсы она заливала в котел, который обогревал теплицу для выращивания ранней рассады теперь уже безнадежно устаревшего сорта помидор «Перемога».
***
«Бюблятекасы хурсын» (да засохнет его библиотека). Проклятье бабушки Лютфие звучало при выделении очередного транша наличности на выживание семьи младшего сына Айдера, которому было давно за сорок.
Он был директором библиотеки.
У Айдер-дайы (dayı — дядя по материнской линии) в жизни было две страсти — шахматы и книги. Диссидентствующий интеллигент при коммунистах делал карьеру кочегара. Днем что-то читал, печатал и спал. Ночью топил котельную, которая превращалась в место для шахматных турниров.
Геническ, улица Петровского, 142.
К четырехкомнатному дому пристроили пятую — специально под дядину библиотеку.
Единственная, запирающаяся на ключ. Стеллажи до потолка и печатная машинка. Что он печатал на ней — не знаю, но мой последний звонок в первом классе в 1985-м отмечали обыском и КГБшниками, не снимающими обувь. Арестовали печатную машинку и какие-то распечатки. «Но вещи удалось спасти» (с)
С развалом нерушимого дядя Айдер начал издательское дело: литературный альманах «Салгир» на крымскотатарском, русскоязычная газета «Голос Крыма» турецкоязычная «Kırım sedası». Это всё он. Хотя далеко не всё.
Его главным делом в девяностые стало создание крымскотатарской библиотеки имени Гаспринского. Заплатили за проект голландские налогоплательщики. А мы с Наташей Красненковой присвоили дяде позывной — Копенгаген.
Библиотека стала гордостью дяди Айдера уже в конце 1990-х, но денег не приносила. И Копенгаген ушел из нее опять в газетный проект. Крутые авторы и такие же материалы. Еженедельник «Полуостров» стал явлением не только в крымскотатарской среде, но и в Крыму вообще.
Правда, полное отсутствие менеджерских навыков, природное финансовое жлобство, доставшееся всей нашей семье по линии дедушки Решата, а главное — неготовность крымскотатарского рынка к таким изданием, убивали копенгагенские дебюты.
Копенгаген силой привел в профессию меня. В 10-11-м классах школы заставлял переводить из турецких газет на русский язык маленькие заметки. В 1996-м совратил на написание первого газетного репортажа. Ни поход на телек, ни переезд в Киев не спасли меня от его газетного насилия. Пятнадцать лет хитростью и манипуляциями Айдер-дайы заставлял писать газетные отчеты и интервью из любой поездки.
Мне уже 40, а я до сих пор под его влиянием о добре и зле, несмотря на то, что три года назад во время оккупации Крыма мы не поняли друг друга и до сих пор не общаемся.
Дамблдор ушёл на пенсию. Говорят, преподает (или тренирует?) шахматы крымскотатарским детям в пригороде Акмесджита.
А проклятье бабушки Лютфие правильно по-крымскотатарски звучит: kütüphanesi qurusın (кютюпханеси курусын — да засохнет его библиотека), но я помню именно канонические суржиковые варианты: «бюблятекасы хурсын» (да засохнет бюблятека) и «бублятекасына тюкюрейим» (плевала я на его бюблятеку). И да. Все самые дорогие книги покупала и доставала бабушка Лютфие.
***
Noğaynı doğğanda boğacan (ногаев нужно душить во время родов) говорила горская женщина — бабушка Лютфие, закипая на ногайского деда Решата. Обычно это заявление делалось при скоплении родственников деда, которые давно перешли с ногайского диалекта на корбекульский. Это почти как с немецкого перейти на английский…ну на голландский.
Любовь одной части родственников деда она заслужила горской искренностью, остальных купила.
Лютфие была внутриклановым олигархом. Как краб на галерах с молодости вместе с дедом строила теплицы: в марте тюльпаны; с апреля рассада помидор, перца и баклажан; летом сами помидоры, перец и баклажаны и заканчивалось все это в ноябре хризантемами. Зелень, фруктовый сад, редиска даже не считались статьями дохода.
Зимой отдыхала: пряла, вязала и сортировала луковицы тюльпанов. Дед возился со своим жигуленком. Деньги у них (у неё) были всегда.
Слово Лютфие Оказ было решающим и последним для всех.
Некоторые родственники сбегали от ее надзора в Россию, но она, едва владея русским языком, и там их находила. Потому что добро всегда догоняет зло и перевоспитывает :).
Balanı doğğanda boğacan (детей нужно душить при родах). Эта фраза адресовалась нам — семерым внукам. Городские дети, испорченные при ее же финансовой поддержке музыкальными и спортивными школами, шахматным турнирами и всякими олимпиадами, отказывались от работы в огороде. Мы конечно ржали над ее приговорами об удушении. Но тихо. Четыре двоюродные сестры — внучки Лютфие ее клоны. Догонят и причинят добро. Дважды повторять не нужно.
Хазахтан достун олса котюн артна балтан олсун; (если дружишь с хазахом держи под жопой топор) говорила бабушка в адрес некрымских и нетатар. И все украинские и русские соседки в Геническе становились в очередь, чтобы тусить в ее дворе. Баба Наташа, баба Надя, мама Мотя, интеллегентка Ольга Андреевна — лишь те, кого помню. В бабушкином русском языке отсутствовало согласование времен, падежи и род. Генические подруги говорили на суржике. Понимали друг друга.
Покупала ли она подруг? Не знаю.
У нее было два cпособа решения любой проблемы: сура «аль Ихляс» и наличность.
Интеллигентка Ольга Андреевна работала в райкоме партии и считалась ее лучшей подругой. Она рыдала, когда в 1994-м Лютфие и дед Решат переехали из Геническа в Крым. К тому времени из коммунистки Ольгандрейна превратилась в прилежную прихожанку православной церкви. Муж Ольги Андреевны — Николай Васильевич Дерибога был ветераном войны и умер незадолго до моего с родителями переезда в Крым в 1989-м. Я с ним в детстве общался больше, чем со своим дедом. Николай Васильевич знал много историй и мог пересказывать нам с Лизой (их внучка) томами детские рассказы. Уже в Крыму я узнал, что он участвовал в депортации крымских татар в 1944-м.
Ни одного слова в его адрес от бабушки я не слышал.
Ни одного слова она не произнесла о своем отце Абдульваапе Оказе, который покинул полуостров с румынами в 1944-м, но не успел забрать семью. В Турции он женился на женщине из Бурсы. Двух дочерей назвал в честь крымской жены Айше и старшей дочери — Лютфие. В 1960-х уехал с новой турецкой семьей в Нью-Йорк. После отмены комендантского режима для крымских татар в 1950-х писал им письма из Турции и США. Ему отвечала моя мама. Бабушка ни разу не написала отцу. Не простила. Но иногда ночами рыдала, произнося: «бабачиим» (папочка).
В 2009-м через два года после смерти бабушки Лютфие СТБ отправило меня в Турцию на саммит МВФ в Стамбуле и заодно решили снять историю о фильме «Чалыкушу» — «Королек — птичка певчая». По сюжету романа Гюнтекина главня героиня Фериде сбегает в Анатолию и живет в селе под Бурсой.
Я взял конверты с бурсинскими письмами прадеда и попытался найти дом, в котором он жил. Название района сохранилось, но за несколько месяцев до моего приезда дом снесли.
Весь район давно перестроен. Никто из жителей квартала ничего не слышал об Абдульваапе Оказе из Крыма. Не помню, кто из операторов был со мной, то ли Костя Кнутов, то ли Ваня Виссарионов. Мы уже собирались уезжать. Ко мне подошел бурсинец лет семидесяти:
— Ваап?
— Абдульваап.
— Цветочник Ваап. Из Крыма. До его приезда никто не умел прививать плодовые деревья. Меня он тоже научил. Мне тогда было восемь лет. Давно они уехали. Потом его дочери иногда приезжали из Америки.
— Что вы о нем помните?
— Вроде турок, но другой. Когда злился на нас, то закипал: «тюрклерни догганда богаджан» (турок нужно душить при родах»).